Дома я рассказал отцу, что сэр Добур завещал мне свой замок. И я решил отдать его второму сыну. Отец зарычал и долго сердито смотрел на маму. Потом приказал:
— Рассказывай все.
И я рассказал. Как бедно живут селяне на землях сэра Добура, как он борется с судьбой, как заботится о своих людях. В общем, все как есть. Отец это выслушал с нахмуренным челом, а потом резко встал и вышел из комнаты. Угадайте, куда он пошел? К леди Элане! Мне Саманта потом рассказала. Она как раз у тети Элли была, когда отец вошел. Зло взглянул на нее и указал глазами на дверь. Уртон был прав. Рано еще сэру Добуру на глаза отцу показываться.
Тетя Элли отказалась мне рассказать, о чем они говорили. Но вскоре мне стало не до этого, потому что она такое сделала!
Она дернулась всем телом назад и оторвала шею от камня. Кровь пошла так обильно, что мы оба испугались. И как раз в этот момент вошел Уртон.
— Что с вами, леди Элана? — вскрикнул он.
— Я оторвала шею от камня, — честно ответила дракона.
— Я зову лекаря.
— Он не поможет…
Но Уртон уже выбежал из комнаты. Прибежали отец, мать, лекарь и Перли.
— Зачем ты встревожил столько людей? — укорила Уртона тетя Элли. Тете Элли было очень больно, зубы стучали, а зрачки расширились во всю радужку. Кровь текла по полу к водостоку, темнела, густела. Лекарь суетился вокруг, но ничего не мог сделать. Чтоб что-то сделать, нужно было бы разобрать стену. Тетя Элли положила голову на каменный стол. Мама села рядом и нежно гладила ее по шее. А шея стала короче на целых полметра. Я прикинул, сколько крови вытекло. Не так и много. Бывало больше. Но потом я подумал, что с той стороны стены, наверное, вдвое больше.
Через два часа тетя Элли приоткрыла глаза и слабо улыбнулась.
— Кажется, обошлось.
— Что вы с собой сделали, леди? — спросил отец.
— Я оторвала шею от камня. Теперь на основании шеи вновь нарастет чешуя. Я смогу свободнее крутить головой.
— Но как вы смогли сделать это? Вы же замурованы в камень, — удивился Уртон.
— Ах, дорогой Уртон, — ответила тетя Элли. — Я помню твою мать высокой, стройной девушкой. Она даже не вставала на цыпочки, когда протирала мою чешую. А теперь? А ведь я намного старше…
Я попытался представить мать Уртона высокой и стройной и хихикнул. Тетя Элли всегда знает, как повернуть беседу.
Вернулся лекарь. Двое слуг внесли за ним бочонок красного вина. Лекарь сказал, что это лекарство. Помогает кроветворчеству. И он останется на ночь здесь. Я посмотрел на тетю Элли, и она сделала такое выражение лица, словно пожимает плечами. Ведь если лекарь останется здесь, я не смогу посмотреть, что делается с другой стороны стены. Лекарь увидит в щель свет, или услышит, как я там хожу. Поэтому я пошел к себе и послал Саманту с Перли принести лекарю тюфяк, одеяло, кувшинчик вина и все остальное, что необходимо для сна.
А через два дня тетя Элли сказала мне, чтоб я скорее освобождал ее лапы. Произошел переход количества в качество, процесс регенерации запустился в полную силу, и, если я сейчас не освобожу лапы, ей будет очень и очень больно. Как в первые годы. Я расспросил, что это за переход, и принялся за дело. Тетя Элли сказала, что переход количества в качество — это диалектика. Очень понятно!.. А суть в том, что у нее по всему телу начала расти чешуя. И ей надо дать место, куда расти.
За четыре дня я освободил ей лапы со всех сторон, только не снизу. снизу освободим, когда с боков кожица нарастет. Крови опять было очень много. Но тетя Элли пила красное вино бочками, а сырые овощи и фрукты лопала в таком количестве, что ее даже понос пробрал.
Все были так обеспокоены здоровьем тети Элли, что когда приехал сэр Добур, отец приказал показать ему его покои, накормить с дороги и сказать, что ему сейчас не до этого.
Саманта выбежала к отцу, хотела броситься ему в объятия, но на ее шее был ошейник, а сэр Добур — свободный человек. Саманта опустилась перед отцом на колени и поцеловала руку. Я подошел к ней, сказал: «До захода солнца», и расстегнул ошейник. Саманта бросилась отцу на шею.
Это очень хорошо, что я освободил ее только до вечера. Потому что и за это время она успела переругаться и довести до слез всех кухарок. Ко мне в постель пришла грустная и пристыженная. Плача, сказала, что просто не могла с собой ничего поделать. Такой у нее характер.
На следующий день отец вызвал сэра Добура в свой кабинет и приказал, чтоб селяне из деревень сэра Добура явились к нему и занялись посадкой лесов, которые погубили люди Каспера. Сказал, сколько будет платить за каждого человека в день. Плата была щедрой. Столько опытный подмастерье не получает. А потом резкими словами закончил аудиенцию.
Я отошел от окна этажом выше, сел верхом на стул и задумался. На полях сейчас делать нечего. Леса нам, конечно, нужны, но и своих мужиков хватает, которым платить не надо. Тогда почему? Тетя Элли говорила: «Ищи, кому выгодно». Кому это выгодно? Только мужикам сэра Добура. Заработав столько денег, они безбедно проживут до следующего урожая. Выходит, отец решил подкормить людей сэра Добура. Простил… А резкие слова — не в счет. Это для вида. Или хочет, чтоб моему второму сыну досталось крепкое владение и замок с богатой казной. А какая, собственно, разница?
Так что же мне с Самантой делать? Снимать ошейник, или нет? А вы бы что сделали?
Тетя Элли целыми днями топчется на месте. Говорит, что ей надо наращивать мышечную массу. На это очень смешно смотреть, потому что она по-прежнему лежит на брюхе, только поднимает и опускает лапы, словно солдат марширует на месте. А еще пытается развести крылья. Но это вообще дохлый номер. Нет простора. А переход количества в качество идет полным ходом. Когда тетя Элли пытается повернуться на бок, нет никакой крови, потому что на брюхе сама собой нарастает кожица. Еще день-два, и тетя Элли полностью оторвется от камней. Но план побега нужно менять. Даже если тетя Элли сможет протащить свое тело три километра по узкому туннелю ручья, то улететь никак не сможет. Это я точно знаю. Крылья такие слабые. Их надо несколько недель день и ночь тренировать. Но не в подземелье, а на воздухе. А тетю Элли эти вопросы совсем не беспокоят. Она говорит, что самое главное — отделиться от камня и получить свободу перемещения. А все остальное пусть меня не волнует.